Огонь в облаке: как один пожар парализовал цифровое сердце Южной Кореи

Вечером 26 сентября 2025 года над индустриальным районом Тэджона повис густой, тяжелый дым. Люди, живущие поблизости, сначала подумали, что это очередные плановые работы — в районе Национальной службы информационных ресурсов Южной Кореи (NIRS) дым и шум были привычным фоном. Но в тот вечер всё было иначе. Ветер разносил запах плавящегося пластика, улицы заполнились звуками сирен, а на горизонте вспыхнуло ровное оранжевое зарево. Где-то глубоко в недрах дата-центра, между стойками серверов и кабельных каналов, загорелась литий-ионная батарея. Казалось бы — мелочь. Но именно с этой искры началась цепочка событий, которая буквально парализовала цифровую жизнь одной из самых технологически развитых стран мира.

Южная Корея привыкла к идее собственного технологического превосходства. Здесь метро ходит без машинистов, госуслуги доступны с телефона в два клика, а внутренняя цифровая бюрократия давно стала эталоном для других стран. Но пожар в центре NIRS обнажил страшную правду: за блестящей витриной цифрового государства скрывается хрупкая и уязвимая система, которая может рухнуть от одного перегрева.

Огонь вспыхнул в подвале здания, где инженеры как раз заменяли блоки аккумуляторов системы бесперебойного питания. Такие батареи должны быть последним рубежом обороны — обеспечивать работу инфраструктуры при любых перебоях. Но в тот вечер они стали источником катастрофы. В замкнутом пространстве, насыщенном электроникой и кабелями, температура начала стремительно расти. Одна батарея вспыхнула, за ней — следующая, и через считанные минуты цепная реакция охватила весь модуль.

К моменту, когда первые пожарные расчёты прибыли на место, температура внутри серверного зала достигала критических 160 °C. Металлические стойки коробились, пластиковые панели капали расплавленными струйками, воздух был пропитан едким дымом, который забивал дыхание даже сквозь маски. На ликвидацию возгорания ушло более 22 часов. 170 пожарных и 63 машины боролись с огнём всю ночь, но ущерб уже был нанесён — непоправимый.

В недрах дата-центра находились серверы, на которых хостились почти все ключевые государственные сервисы страны. Система удостоверения личности, облачные хранилища документов, образовательные порталы, финансовые платформы, административные базы — всё это работало на инфраструктуре NIRS. Из 1600 правительственных систем более трети были размещены именно в этом здании. Когда пламя добралась до стоек с ключевыми системами, началось то, что премьер-министр страны позже назовёт «цифровым параличом».

В общей сложности 647 государственных сервисов оказались недоступны. 96 из них сгорели физически — вместе с оборудованием, кабелями, массивами данных и резервными копиями. Остальные были отключены превентивно, чтобы предотвратить дальнейшие повреждения.

Особенно болезненным ударом стало уничтожение G-Drive — государственной облачной платформы, аналога Google Drive для чиновников. С 2018 года более 750 тысяч госслужащих обязаны были хранить все рабочие документы именно там. Служебные отчёты, финансовые таблицы, внутренние распоряжения, проектные документы — десятки миллионов файлов, аккумулированных за годы цифровизации. И всё это — в одном дата-центре, без внешних резервов.

Когда здание поглотило пламя, оказалось, что резервные копии G-Drive хранились… в том же здании. На отдельном оборудовании, но в соседнем помещении. Пожар уничтожил и основной массив, и бэкапы. 858 терабайт государственных данных сгорели за одну ночь. Эти цифры звучат как из отчёта киберпанк-антиутопии, но это реальность Южной Кореи — страны, которую ещё недавно называли «цифровым тигром Азии».

Когда первые сервера в Тэджоне начали отключаться из-за перегрева, это выглядело как очередной технический сбой. Системы мониторинга фиксировали «недоступность», но инженеры ещё верили, что всё можно перезапустить, как бывало десятки раз раньше. Однако примерно через сорок минут после возгорания стало ясно: это не обычный инцидент. Падали не отдельные узлы, а целые сегменты инфраструктуры. Соединения обрывались каскадом, словно кто-то выдернул штепсель из розетки всей цифровой Южной Кореи.

К утру страна проснулась в другом мире. Портал государственных услуг Government 24 — мёртв. Система мобильной идентификации, которую используют в аэропортах и банках, не работает. Государственная почта недоступна. Университетские базы, через которые проходят экзамены, стипендии и научные отчёты, зависли. Онлайн-реестры недвижимости, системы подачи налоговых деклараций, порталы для жалоб граждан — всё либо выключено, либо отвечает ошибкой. Даже система экстренных вызовов 119 дала сбой, и операторы перешли на резервные телефоны и бумажные журналы.

В считанные часы то, что казалось надёжным цифровым каркасом государства, превратилось в набор отключённых окон браузера. Миллионы людей пытались получить справки, оплатить счета, отправить документы — и видели только белые экраны с сообщениями об ошибке. Телевизионные репортажи сменяли друг друга как кадры хроники стихийного бедствия. Но здесь не было ни землетрясения, ни урагана. Катастрофа была техногенной — и абсолютно самодельной.

Правительство отреагировало быстро, но уже в режиме пожарного штаба. Все силы были брошены на локализацию последствий. Ключевые министерства создали кризисные центры, инженеров NIRS эвакуировали в резервные помещения, чтобы те могли хотя бы частично восстановить работу систем. Однако к этому моменту огонь уничтожил не только железо, но и сами планы аварийного восстановления. G-Drive, который был сердцем всей документооборота госаппарата, перестал существовать как платформа. Бэкапов — нет. Восстанавливать придётся по крупицам: с личных компьютеров, из бумажных копий, из фрагментов электронных писем.

Сотрудники министерств впервые за годы цифровой эры потянулись к архивным шкафам. В ход пошли распечатки, CD-диски, забытые флешки и локальные Excel-таблицы, которые кто-то по старинке сохранял у себя на рабочем столе. Там, где цифровизация считалась завершённой, началась импровизация.

Премьер-министр назвал произошедшее «цифровым параличом» и созвал экстренное заседание. В прямом эфире он признал, что страна оказалась уязвима из-за концентрации критических данных в одном узле и пообещал пересмотреть архитектуру государственных ИТ-систем. Но в тот момент эти слова звучали как обещание отремонтировать плотину после того, как она уже рухнула.

3 октября, спустя неделю после первого пожара, когда правительство всё ещё боролось с восстановлением инфраструктуры, в том же городе Тэджон вспыхнул второй пожар — на этот раз в дата-центре Lotte Innovate. На его ликвидацию ушло меньше часа, но символический эффект был ошеломляющим: два возгорания в ключевых узлах одной и той же зоны за одну неделю. Случайность?

На улицах появились очереди у офисов госучреждений — бумажные заявления снова стали нормой. Электронные удостоверения не работали, поэтому аэропорты задерживали пассажиров. Банки временно вводили упрощённые процедуры без цифровой идентификации. Всё, что десятилетиями строилось как безупречная цифровая бюрократия, рассыпалось в офлайн-хаос.

Параллельно начала работать полиция. Уже 30 сентября следователи пришли с обысками в штаб-квартиру NIRS. Были изъяты документы, оборудование и аккумуляторные блоки, с которых, по предварительным данным, началось возгорание. 4 октября задержали четырёх человек — одного сотрудника NIRS и трёх подрядчиков, занимавшихся переносом батарей. Их обвинили в профессиональной халатности. По данным аудиторов, оборудование, с которым они работали, было не просто устаревшим, а имело зарегистрированный коэффициент отказов выше 100 % — критическая ситуация, о которой знали ещё в 2024 году, но не устранили.

Следствие разбиралось в причинах, а общество — в последствиях. СМИ публиковали всё новые детали: устаревшие ИБП, отсутствие внешних резервов, игнорированные рекомендации экспертов по «twin server»-архитектуре.

Чтобы понять масштаб катастрофы, нужно заглянуть внутрь самой архитектуры NIRS. Южная Корея с начала 2000-х последовательно строила электронное правительство. Государственные сервисы объединялись в централизованную систему, где каждая новая платформа интегрировалась не как отдельный остров, а как часть единого цифрового материка. Это позволяло экономить ресурсы, централизованно управлять безопасностью, быстро обновлять сервисы и координировать работу министерств.

NIRS стал техническим сердцем этой модели. Гигантский дата-центр в Тэджоне — не просто здание с серверами. Это был настоящий «мозг» цифровой бюрократии. Здесь крутились данные удостоверений личности, национальные облачные хранилища, налоговые базы, образовательные порталы и десятки внутренних систем правительственного документооборота.

Среди них особое место занимал G-Drive. Запущенный в 2018 году как аналог коммерческих облачных сервисов, он должен был стать единым пространством для всей государственной документации. Каждый госслужащий получал около 30 ГБ дискового пространства. Все служебные отчёты, распоряжения, аналитические справки и проекты должны были храниться исключительно там. Постепенно использование локальных дисков и внешних носителей в министерствах фактически прекратилось — всё ушло в облако.

Идея казалась безупречной. G-Drive был размещён на кластерах серверов внутри NIRS и интегрирован с системой удостоверения личности. Архитектура предусматривала внутренние резервные копии — на отдельном оборудовании в другом крыле здания. Внешнего бэкапа, физически вынесенного за пределы дата-центра, не было. Экономия, скорость, удобство — всё это перевесило элементарные принципы надёжности.

Когда пожар добрался до серверной с резервами, резервирование перестало существовать как концепция. Огонь не разбирает, где основная стойка, а где резервная: он просто пожирает всё. 858 терабайт информации — документы, архивы, переписка — исчезли за несколько часов.

По словам одного из бывших системных администраторов NIRS, архитектура центра строилась на предположении, что сам дата-центр — это последний оплот. «Мы никогда не думали, что всё здание может сгореть, — говорил он в интервью местной газете. — Планировали отказоустойчивость на уровне стоек и дисков, но не на уровне физической площадки. Это было табу: просто не рассматривали».

На бумаге существовали планы резервирования на удалённые площадки. Ещё в 2023 году аудиторы рекомендовали внедрить схему twin-server — два дата-центра, синхронизированных в реальном времени, с возможностью моментального переключения в случае катастрофы. Но проект отложили: дорого, сложно, а главное — «зачем, если у нас и так всё работает».

Внутренние документы, опубликованные после пожара, показали ещё более тревожную картину. Некоторые аккумуляторные модули, обеспечивавшие бесперебойное питание, не менялись более десяти лет. Их обслуживание велось с задержками, а система мониторинга часто отключалась на время ремонтных работ. В день пожара часть датчиков температуры находилась в тестовом режиме — они попросту не передали тревогу вовремя.

Когда цепная реакция возгораний пошла по батарейным стойкам, системы оповещения сработали с запозданием. Пожарные добирались до источника огня через густой дым и замкнутые технические коридоры. Специальные системы автоматического пожаротушения, установленные в дата-центре, были рассчитаны на локальные возгорания, но не на одновременный термический разгон сотен аккумуляторов.

Пожар не просто уничтожил оборудование. Он физически переплавил дисковые массивы и контроллеры, сжёг оптоволоконные магистрали и сделал невозможным даже частичное восстановление в прежних рамках.

G-Drive рухнул как карточный домик. Министерства, которые полагались на него в ежедневной работе, остались без архивов и без инструментов. Особенно пострадало Министерство управления персоналом — именно там все документы хранились исключительно в облаке. Сотрудники отчаянно искали локальные копии на личных ноутбуках, распечатанные отчёты и старые USB-флешки, чтобы хотя бы частично восстановить процессы.

Аналитики сравнили случившееся с пожаром в дата-центре OVH во Франции в 2021 году, когда тысячи сайтов были потеряны из-за отсутствия внешних бэкапов. Но масштабы корейской катастрофы были иными: речь шла не о частных сервисах, а о государственном позвоночнике страны.

В первые дни после пожара количество восстановленных систем росло медленно. К 3 октября удалось вернуть к жизни только 115 из 647 сервисов — около 18 %. Тем временем чиновники работали в условиях, которые многие из них не знали никогда: без цифровых удостоверений, без доступа к документам, без автоматизированных порталов.

Эта часть кризиса была особенно болезненной: страна, где всё держится на цифре, внезапно оказалась в доцифровом прошлом.

Через несколько дней после пожара страна уже жила в новом ритме — ритме аналогового государства. Люди снова стояли в очередях у госучреждений, как в 90-е. В аэропортах пассажиры показывали бумажные удостоверения, банковские операции проверяли вручную, а в университетах переносили экзамены, потому что базы данных оказались недоступны.

То, что ещё неделю назад казалось немыслимым, стало повседневностью. Газеты писали о «времени без пароля» — времени, когда цифровая идентичность перестала быть ключом ко всему.

На фоне этого хаоса на поверхность начали всплывать истории изнутри системы. Один из инженеров NIRS рассказал в интервью анонимно: «Когда начался пожар, многие не понимали, что делать. Инструкции предполагали локальные аварии, но не полное обрушение. Не было сценария “всё сгорело”. Мы бежали с ноутбуками под мышкой, пытаясь сохранить хоть что-то».

Министры, мэры, ректоры университетов и директора государственных агентств поочередно выходили к прессе с однообразными заявлениями: «Мы делаем всё возможное для восстановления». Но общество видело, что система, которую годами продавали как образцовую, оказалась уязвима на базовом уровне.

На третьи сутки после пожара случилось событие, которое стало мрачным символом всей истории. 56-летний высокопоставленный чиновник, курировавший работы по восстановлению дата-центра, был найден у правительственного комплекса в городе Седжон. Он умер в больнице, а его телефон нашли в зоне для курения на пятнадцатом этаже. Власти заявили, что он не был фигурантом расследования и не находился под следствием, но сам факт его смерти стал шоком для страны.

СМИ осторожно писали о «перегрузке и давлении», коллеги говорили о колоссальном стрессе, в котором находились все, кто занимался восстановлением. «Это не просто сбой, — сказал один из его знакомых. — Это как если бы рухнуло всё, за что ты отвечал. Система, которую ты считал неуязвимой».

В этот момент кризис перестал быть просто технологическим. Он стал человеческим и политическим.

Правительство начало действовать жёстче. В NIRS провели повторные обыски. Батареи, системы ИБП, планы модернизации и переписка руководства были изъяты для технической экспертизы. Были задержаны четверо — трое подрядчиков и один сотрудник NIRS. Их обвиняли в халатности, которая привела к катастрофе.

Министерство внутренних дел объявило о масштабной проверке всех государственных дата-центров страны. Особое внимание уделили системам резервирования, противопожарным установкам и процедурам замены батарей. Президент потребовал срочного внедрения архитектуры «второго контура» — физически разнесённых резервных площадок.

Тем временем общественное мнение раскололось. Одни требовали жёстких наказаний для ответственных, другие — срочных инвестиций в модернизацию инфраструктуры. В экспертном сообществе звучала горькая ирония: «Южная Корея смогла построить правительство в облаке, но забыла, что облако тоже может сгореть».

На рынке началась паника. Частные компании, которые использовали государственные системы как базу для своих сервисов, столкнулись с остановкой работы. Финтех-платформы, онлайн-сервисы недвижимости, образовательные стартапы — все оказались в заложниках одной точки отказа.

Журналисты сравнивали ситуацию с времён войн и стихийных бедствий. Только на этот раз не было врага снаружи. Враг был внутри — в недрах системы, построенной на доверии к самой себе.

К середине октября начали появляться первые цифры восстановления. Из 647 сервисов вернули к жизни около трети. Полный возврат к штатной работе оценивался минимум в месяц, но неофициально инженеры говорили: это займёт дольше. G-Drive не подлежал восстановлению в прежнем виде. Его предстояло заново проектировать с нуля.

Этот кризис стал тестом на зрелость цифрового государства. И он показал: блестящие интерфейсы и удобные сервисы — это фасад. А за фасадом должны быть железные конструкции, которых здесь не оказалось.

Пожар в дата-центре NIRS стал для Южной Кореи тем, чем для авиации бывают катастрофы: болезненным, но судьбоносным уроком. То, что десятилетиями воспринималось как само собой разумеющееся — надёжность цифровой государственной машины — вдруг обернулось миражом. Оказалось, что страна, которая первой ввела цифровые удостоверения, выстроила сложнейшие бюрократические процессы в онлайне и внедрила ИИ в госуправление, в какой-то момент перестала смотреть на фундамент.

Первые недели после пожара прошли в режиме спасательной операции. Затем начался этап анализа. Независимые эксперты, аудиторы и представители IT-сообщества пытались ответить на главный вопрос: как такое вообще стало возможным. Ответ оказался простым и страшным одновременно: избыточное доверие к собственной инфраструктуре и отказ от базовых принципов дублирования.

Проект создания «двойного контура» — физически разнесённых зеркальных центров обработки данных — годами лежал в ящиках. Его считали дорогим и избыточным. Теперь он стал государственной задачей номер один. Правительство выделило рекордные средства на строительство новых дата-центров и модернизацию старых. Появились первые архитектурные схемы новой инфраструктуры: с синхронным зеркалированием, автономными резервами, расширенными системами раннего обнаружения возгораний и автоматического газового тушения.

В учебных заведениях для госслужащих начали внедрять курсы кризисного управления в цифровой среде. Сценарий «всё сгорело» больше не считался фантастическим. Он стал обязательной частью плана.

Параллельно усилились службы внутреннего контроля. После смерти чиновника, курировавшего восстановление, правительство публично признало необходимость улучшения условий работы и психологической поддержки сотрудников, находящихся на передовой цифровой инфраструктуры. Эта трагедия стала личной точкой боли для многих в системе.

В обществе же произошёл сдвиг восприятия. Граждане, привыкшие к безотказным сервисам, впервые столкнулись с тем, что цифровое государство может отключиться так же внезапно, как электричество в доме. Это стало холодным душем не только для чиновников, но и для обычных людей.

В профессиональном сообществе эта история уже вошла в анналы как «пожар, который сжёг облако». Она стала кейсом на конференциях по кибербезопасности и инфраструктуре по всему миру. Страны, вдохновлённые корейской моделью цифрового государства, начали проводить внеплановые аудиты своих дата-центров и систем резервирования.

Лёгкий шлейф загадочности всё же остался — парламентское расследование 24 сентября, пожар 26-го, второй пожар 3 октября, смерть чиновника в тот же день — породила множество спекуляций. Однако официальное следствие продолжало линию технической неисправности и халатности.

Как бы то ни было, эффект от этого события вышел далеко за пределы Южной Кореи. Оно стало предупреждением всем, кто строит цифровые государства, что «облако» — это не эфемерная безопасная сущность, а физические серверные стойки, провода, батареи и датчики, уязвимые перед самыми земными угрозами: огнём, ошибками и временем.